8 декабря 2018 г. в 18.30 в галерее 14/45 открывается выставка живописи, графики и скульптуры Александра Гудзенко «Человек, который учился летать».
Как становятся художником? По призванию, по случайности, а может по некой предопределенности — по наличию гена живописи. Дети замечательных ленинградских живописцев Владимира Шагина и Родиона Гудзенко (соучеников в послевоенной СХШ) оказались в одном классе СХШ 70-х. Игры судьбы?.. Они получили надежную прививку живописного чутья, переданную отцами и их близким окружением – художниками Р. Васми, Ш. Шварцем, А. Арефьевым. На работах «отцов» (по выражению Д. Шагина) воспитывался глаз сыновей, художественный вкус и живописная честность. Разумеется, без таланта внешние воздействия бессильны. Тут уж повезло: ген живописи передался.
Александру Гудзенко вообще повезло с наследственностью: прадед – иконописец, дед – актер, поэт и художник; отец, Родион Степанович Гудзенко, художник «круга Арефьева», писал стихи, переводил французских поэтов, был артистичен и музыкален. Все эти дарования проявились у Александра. (Аля Воробьева, однокурсница по Мухинскому училищу, называет его «человек-оркестр»: живописный талант сочетался с артистизмом, музыкальностью, литературным даром). Удивительным образом творческий ген рода не прерывался на протяжении нескольких поколений.
Отцам досталась Биография. Война, оккупация, голод, разруха, годы лишений. Диктат послевоенных властей. Испытания такой силы кажутся непереносимыми – но и выходили из них не просто закаленными, но – личностями. Следующее поколение, избавленное от такого натиска трудностей, неизбежно что-то теряло: в испытаниях есть не только тяготы, но и мощный огонь, отблеск которого остается с человеком на всю жизнь. Поэтому «давление» авторитета отца и его окружения на становление Александра Гудзенко было неизбежным.
Талант Александра проявился очень рано, еще в детские годы. Дальше шло уже выращивание художника – в атмосфере творческой семьи, под присмотром Родиона Гудзенко, в кругу друзей отца, в СХШ и в музеях. Все эти годы Александра ценили люди его окружения. Однако к широкому зрителю Александр Гудзенко не вышел, продолжив и здесь традицию «отцов»: наша живопись нужна только нам самим.
У отцов было испытание безденежьем. Вполне даже добровольное: «А я не хочу продавать – свободу люблю» (Р. Васми). У Александра Гудзенко было испытание не меньшее: возможность неплохо зарабатывать. Профессиональное мастерство позволило ему делать отличные копии — а позже и авторские имитации — картин «малых голландцев». Работал Александр быстро, работ было множество. Немногие знали, что в то же время А. Гудзенко продолжал работу над «своей» живописью, не растеряв ничего от искренности и теплоты ранних работ. Его живописные пейзажи, при разбросе в датировке лет в 30, кажутся единым циклом, написанном на одном дыхании. Впрочем, и к работам «отцов» они очень близки по внутреннему состоянию, хотя, при сходстве и даже повторяемости мотивов, всегда «выдают» свое время. Работы заказные и работы «для себя» отличаются так же, как отличается Голландия 17 века от Петербурга 21-го… Ювелирная точность рисунка в «голландских пейзажах» — и сбивчивые контуры, размытые петербургским сумраком. Эффектная «музейность» — и несомненная камерность, тихая поэзия работ, рассчитанных на «своего» зрителя. Соблазн перестройки под спрос велик, и преодолевали его немногие. У Александра Гудзенко он, похоже, даже не возникал.
Разумеется, «сэхэшатники» 2-й волны смотрели на своих отцов и художников их круга как на идеал, образец (предвосхитив на много лет будущее признание этих художников). И сознательно стремились продолжить их путь, их живописные находки: «На этюдах мы разыскивали «арефьевские мотивы» (Эд Якушин).
В пейзажах Александра Гудзенко вполне читаема перекличка с работами «отцов». Это и выбор мотива: старый город, но скорее его дворовая изнанка, нежели нарядные фасады. Дома – главные герои, но присутствует и человек (как правило, 1-2 фигурки, созвучные пейзажу своим скромным обликом). И все же создается ощущение, что разговор в них именно о человеке: загорающиеся желтым окна как присутствие вернувшихся с работы жильцов – и темные окна еще пустующих комнат. Желтый свет фонарей на набережной, создающий почти интерьерный уют. Немногочисленные фигуры живут жизнью города, не выпадая из пейзажа, – в одной живописной и эмоциональной тональности.
Пейзажи натурные, списанные дословно, но наполненные лиризмом и чувством личной причастности, составляют неповторимость авторского почерка, особую щемяще-нежную интонацию. При внешней бессюжетности – рассказ о буднях города, о поэзии невзрачных старых закоулков, красоте ветшающих фасадов. О живописности мостовых, занесенных осенними листьями или утопающих в разливах подтаявшего снега.
Грязные пятна старости на фасадах и потеки подновлений, скромный диапазон красок, зачастую ограниченный градациями охры, обнажившиеся куски кирпичной кладки. Все это складывается в удивительно поэтичный портрет старого Петербурга, впитавшего вековые истории маленького человека и сохранившего свою неповторимую красоту.
Петербургские пейзажи Александра Гудзенко столь тонко прочувствованы, что, кажется, можно определить не только время года, время дня, но и температуру воздуха.
Эти пейзажи — не изображение и даже не любование — а признание в любви.
Графические пейзажи на бумаге небольшого формата выглядят скромнее – но оказываются полны чисто живописных находок. Художник в них свободнее, вольнее и оттого может оставить непрописанные куски фона, которые поразительно работают как самостоятельный цвет – оборачиваясь мокрым асфальтом или бликами на водной глади, стеной дома или освещенной мостовой. Рваные края рисунка растворяются в бумажных полях. Здесь – та же влюбленность в натуру, в живой непарадный пейзаж Петербурга, что и в работах маслом.
Отдельные циклы графики повторяют темы работ «отцов»: «Бани» и «Пьяницы». «Бани» производят впечатление некоего реверанса, почтительного внимания к ставшей известной банной серии А.Арефьева и Р.Гудзенко. Однако при пластической выразительности, мастерстве рисунка, в них нет того озорства и азарта опасного подглядывания, которое дает особую напряженность рисункам предшественников.
«Пьяницы» – более личностная, выстраданная тема, здесь пластические находки всегда сопряжены с внутренним драматизмом.
Уроки отца, работы отца и близких к нему художников – это творческая преемственность, которая проявилась в живописи Александра Гудзенко. Но преемственность проявилась и в линии жизненной — независимостью от чужого мнения, славы, успеха. Преданная любовь к творчеству оставалась его личным делом.
При всей яркости своих дарований Александр Гудзенко никогда не стремился на сцену, к широкому зрителю и шумным овациям. Он делился талантом с ближним кругом, с теми, кому повезло его знать. Выставок не было.
Благодаря всем причастным к организации первой персональной выставки Александра Гудзенко происходит открытие самобытного художника для широкой публики. Теперь уже повезло всем нам.
Лариса Скобкина
